– Нормально. Озарения пока не находило.
– Запасемся терпением. Да, запомните: вы раньше жили и работали в энском закрытом научно – экспериментальном центре, в одном из бюро. На находящемся вблизи предприятии произошла авария, которая уничтожила центр и поселок, вы – один из немногих случайно уцелевших. В шоковом состоянии вы покинули место происшествия, сели на поезд и, в конце концов, появились в Брянске. Здесь вас вызывали для выяснения некоторых обстоятельств аварии. Подробности вам раскрывать запретили.
– Похоже на романы Адамова. Или Шпанова.
– Надо же как-то соединить в одно целое то, что вы наговорили насчет потери семьи и того, что вас не осуждали, со всем остальным. Включая то, что я сейчас с вами разговариваю.
«Ах, вот оно что… Вэлла, детектив-любитель…»
– Для обывателя сойдет. Кстати, вам повезло: за последние семь лет в рабочих столовках стали готовить лучше и разнообразнее. Как вам этот лангет?
– А для профессионала? Или я уже точно приманка?
– Нет. И не волнуйтесь, здесь нас не подслушают.
После обеда Виктор продолжил знакомиться с материалами и понял, что пора уже излагать соображения на бумаге. Как раз в это время пара грузчиков занесла однотумбовый стол, не новый, но в хорошем состоянии, который Наталья Николаевна тут же приняла на баланс.
Задача, которую перед ним поставил Осмолов, была заведомо невыполнима. Над ней должны были думать целые институты, собирать материалы, анализировать, проводить исследования, просчитывать сценарии развития событий. За исключением одной ситуации: когда почти все ответы на «а если» были уже известны. Система рассмотрела Виктора, оценила и включила в свою гонку, точно рассчитав открывшиеся возможности. В библиотеку было, конечно, зайти заманчиво – посмотреть какие-нибудь уникальные для его времени издания – но времени не было. Работа захлестнула Виктора; он даже расчертил на бумажке таблицу примерного типажа по локомотивам, электропоездам и автомотрисам на 60-70 годы. То, что выходило, несколько отличалось от того, что было в СССР – так, на некоторых машинах вместо харьковских дизелей должны были оказаться коломенские и наоборот, – но в целом получалось очень логично и даже обеспечивало плавное угасание применения паровозов к 70-м годам, в регионах с дешевым углем, добываемым открытым способом. Тяжелые рельсы весом семьдесят пять килограммов на погонный метр он решил вообще не брать в расчет – все равно до девяностых с ними ничего путного не вышло; зато сложившаяся из-за отсутствия поставок по ленд-лизу унификация тепловозов и электровозов по диаметру колесных центров открывала большие возможности для сокращения номенклатуры выпускаемых тележек. Под ученическим пером из нержавейки возникали, пусть еще неясные, контуры техники грядущих десятилетий.
Ничто в мире не обходится так дорого, и не ценится порой у нас так дешево, как научная информация. Десятилетиями ее накапливают, создавая новую технику, испытавая ее, ошибаясь и исправляя ошибки, потом приходит дурак, желающий самоутвердиться, или жулик, и заявляет – «В СССР никогда не делали ничего хорошего!» и выкидывает все на помойку, чтобы в лучшем случае сварганить договорчик с инофирмой и получить солидный бонус, а в худшем – чтобы просто не выглядеть таким дураком и невежей на общем фоне.
За окном ностальгически кричали «овечки» – да, не забыть бы предложить одну из них при проводах на заслуженный отдых, самую старейшую, поставить на аллее завода и окружить цветами. В честь тех, кто создает реальные ценности.
И тут Виктору вдруг пришло в голову: а что, если бы в это прошлое провалился не он, а кто-нибудь из тех юзеров, что втюхивают китайское барахло, сидя за компом и факсом, перепродают недвижимость, играя на повышении цен, получают бабки за заказные статьи или помогают фирме укрывать налоги? Кем они все были бы здесь, все эти бизнесмены и бизнесвумены, успешные манагеры и процветающие пиарщики, все эти политические клоуны, насилующие мозги электорату, и шлюхи, сделавшие карьеру в постели с боссом? Ну, часть шлюх, что посмазливее, пристроили бы, как агентуру, а остальные? Здесь даже в креативном бизнесе надо что-то реальное делать. Оказались бы в лагере для тунеядцев? Пошли бы по статьям за хозяйственные преступления, и, черт возьми, за вредительство, потому как деятельность некоторых иначе как вредительством не назовешь… кошмар… Оттого они все так сюда и боятся попасть из уютного для них, но такого хрупкого постсоветского мирка, что на одних высоких ценах на нефть до сих пор и продержался. Рухнут эти цены, рухнут перегретые спекуляцией рынки, рухнет потребление, и все полетят… куда?
И выходит, он действительно, один из немногих уцелевших, тех, кто не разучился вагоны, дома, самолеты строить, детей учить, людей лечить… стоять на страже справедливости, а не отдельного взятой конторы…
«До чего же ты, майор, прав, ты и сам не знаешь…»
17. Берегите розы.
Смена закончилась. Заводская «овечка» вытолкнула очередную «Пятилетку» на Орджоникидзеград – оттуда эти машины со сборным составом раскидают по дорогам страны. Маневровые тепловозы вытолкнули с покраски – теперь они блестели черным лаком, как номенклатурные членовозы. Еще один неокрашенный вытолкнули из гудящего, задымленного, наполненного вспышками электросварки, тепловозного цеха. Шумные ручьи рабочих текли через проходную. Усталые лица и улыбки, шутки, задорные глаза. «Ну что, Миш, сейчас бы в люлю? Не боись, пацан, через пару недель притрешься, как к гнезду, со смены еще по девкам побежишь!» – это какому-то вчерашнему пэтеушнику или фабзайцу, или как у них сейчас здесь… Чего-то замученным никто не выглядит. «Товарищ инженер, позвольте в стороночку, а то нам сегодня еще детей да курей кормить» – это уже ему, розовощекая молодуха в платке, тянет за собой стайку подруг – прямо хоть сейчас на рекламный плакат какой-нибудь продуктовой фирмы. В раннем детстве Виктора доля худощавых людей как-то побольше была, а это уж прямо какая-то середина семидесятых. Или сцена из художественного фильма с лакировкой действительности. Вот что значит – не было войны и разрухи.