Дети Империи. - Страница 2

Виктор пропустил узкую боковую лестницу на вторую платформу – хотя здесь путь до входа в вокзал был короче, но идти понизу через осклизлый переход через пути не хотелось. Он осторожно проследовал дальше и спустился по основной лестнице, широкой и заворачивающейся к зданию вокзала буквой «Г», прошагал мимо высоких окон с византийскими арками наверху, зашел за угол и, толкнув дверь, очутился в большом зале с двумя рядами квадратных колонн – послевоенный архитектор тяготел к классике. Освещение показалось Виктору тускловатым. «Экономят» – подумал он и практически машинально двинулся к кассе предварительных продаж, припоминая на ходу дату и номер поезда.

У кассы, неожиданно для Виктора, никого не оказалось – он даже подумал, не перепутал ли время – окошки были наглухо занавешены желтоватой шторой, за которой, судя по всему, света не было. «Странно, штору повесили», – мелькнуло в голове у Виктора; он помнил, что в прошлый раз здесь были жалюзи. На всякий случай он протер глаза, и заметил, что еврорамы с пластиком и пластиковый прилавок тоже куда-то исчезли, а вместо них стояли новые, еще хранящие запах лака, деревянные рамы, окошко, как когда-то округлое и забрано деревянной заслонкой. Виктор невольно оглянулся, удивившись этому неожиданному ретро; то, что он увидел, поразило его еще более. Пол был из бетона с мраморной крошкой, как когда-то давно, в детстве, а на стенах – как же этого он сразу не заметил-то – горели сдвоенные канделябры с лампами накаливания и стеклянными абажурами в форме шишек. Может, это и было сразу замечено, но осталось без внимания: в конце концов, какая разница, как сейчас оформляют вокзалы! За годы реформ кто только не подался в дизайнеры по интерьеру…

«Черт, да я же сплю!» Виктор бросился тереть глаза, несколько раз себя ущипнул, но ничего не менялось. Зал был теплым, очень теплым и странно пустым. Ну да, он спит, он видит это вокзал таким, как было когда-то в очень далеком детстве, это воспоминания… возможно, он вообще еще никуда не ходил, он все еще спит, ему кажется, что он пытается проснуться… так, однако, можно и опоздать в кассу. Надо что-то делать. Надо выйти из вокзала. Во сне наверняка память покажет ему что-то странное, искаженное…

Он потянул на себя ручку – бронзовую большую ручку – рубчатый цилиндр с шариками на концах на большой дубовой двустворчатой двери со вставными стеклами и выскочил на перрон. В лицо ему полетели снежинки.

Слякоти не было. Вокруг было морозно, сыпал снег, практически метель, ветер гнал белую сухую поземку по платформам, кружил в свете шаров-фонарей, что появились на пешеходном мостике. Виктор машинально застегнул ворот и подумал, что надо бы и уши шапки опустить – задувает. Бывало ли во сне холодно? Он не помнил. Он заглянул за угол и вместо сероватой силикатной пятиэтажки увидел под светом фонаря, качавшегося на деревянном столбе, деревянные частные домики, уходящие в темноту, в сторону Ново-Советской. Платформу от привокзальной площади отгораживал забор. Сзади, где-то со стороны Молодежной, раздался стон паровозного гудка. Паровозного – этого Виктор не мог с чем-то спутать. Он обернулся – со стороны базара на путях стоял товарняк, где среди четырехосных вагонов и платформ – с буксами не на роликовых подшипниках, а на простых, с крышками для смазки – затесались двухосные. Слишком много деталей, мелочей, будто кто-то специально пытался восстановить все как лет сорок назад или даже больше, в деталях, иногда совпадавших, иногда не очень. Бетонные урны-колокольчики – это было. Большие часы на башне вокзала – нет, таких не было, он помнил стандартные электромеханические, а эти прямо настоящие башенные… Да, это не настоящее. Наверное.

Становилось зябко. Виктор снова повернулся и вошел внутрь вокзала. Там было все так же тихо, такая же песочно-желтая окраска стен с белой лепниной, такой же пол, на котором таял прилипший к его ботинкам снег, оставляя лужицы. Легкие шаги гулко отдавались под высоким потолком, и где-то в невидимой отдушине приглушенно завывал ветер.

И тут до Виктора вдруг дошло, что он в одну секунду потерял всех родных, близких, знакомых и, вдобавок ко всему, очутился в непонятном месте без паспорта и денег. Потому что если это действительно прошлое, то ни Российской Федерации, ни, тем более, современных купюр здесь быть не может.

2. Полет белой вороны.

Виктор почувствовал, как его внезапно охватывает какое-то глубокое, инстинктивное отчаяние. Он не понимал, что делать и куда ему идти; он снова выскочил на улицу; там была все та же метель и поземка, и из глубины станции послышались два свистка паровоза. Он снова бросился обратно, попробовал выйти и войти в зал через другие двери. Все безрезультатно.

– Потерял, небось чего-нибудь?

Его окликнула уборщица, со стороны проема в зал ожидания, полная тетка лет сорока, в синей рабочей теплой спецодежде и черном фартуке. Она прислонила к стене деревянную швабру, и держала в руках большую бурую тряпку из мешковины, которую только что выполоскала в десятилитровом оцинкованном ведре.

«Надо делать вид, что ничего не произошло. А то за дурака примут или хуже».

– Да… авторучку где-то посеял.. вот…

– Батюшки… небось с золотым пером?

– Да нет, простая… да ну, ерунда, может, просто забыл.

– Ну, а перепугался-то… думаю, документы посеял или грОши… А то народ, знаешь разный бывает: у нас давеча чемодан сперли… и милиция протокол писала, и свидетелев искали… вот вроде потом чемодан-то нашли, так что если что пропало…